Собралось довольно много народа. В основном научные сотрудники, профессора. Я же попал на выставку благодаря своей жене Татьяне — сотруднику Института этнографии, которая буквально за час до открытия попросила меня приехать, прихватив фотоаппарат.
Среди гостей выделялся стройный, с шоколадным цветом кожи мужчина средних лет. Он не говорил по-русски, и его представили: меланезиец с островов Новые Гебриды — Алоис Пилиоко, художник, ученик и сподвижник нашего соотечественника, русского по происхождению, родившегося во Франции. Он тоже более 20 лет живет на островах Новые Гебриды. Художник, коллекционер, путешественник — Николай Николаевич Мишутушкин. Сегодня он впервые в России, привез на родину своих предков свою замечательную этнографическую коллекцию.
Короткий ежик, светлые, серо-зеленоватые глаза; несмотря на плотное телосложение, строен и подчеркнуто подтянут. Чуть наклонившись вперед, Николай Николаевич внимательно рассматривал окружающих только с той целью, чтобы не упустить чей-нибудь вопрос и тут же на него ответить. Он старательно выговаривал каждую букву, и оттого казалось, что говорит он с акцентом. И в то же время в его голосе слышалась гортанная, еле заметная вибрация (такой тембр голоса мне встречался на юге России в Сумской области).
Вот как этот русский художник был «обнаружен» нашей Академией наук. Декабрьским утром 1970 года, сто лет спустя после того, как к берегам Новой Гвинеи пришвартовался корвет «Витязь» и Н. Н. Миклухо-Маклай ступил на незнакомую землю, к берегу Маклая (как назвали его местные жители), в заливе Астролябия причалило советское научно-исследовательское судно — тоже «Витязь». Ученые плыли по маршруту своего легендарного коллеги.
При заходе «Витязя» на остров Эфате в северо-западной Меланезии их встретил европеец в расписном одеянии. Стрижка у него была по тогдашней французской моде — под бобрик. Издали его приняли за представителя английской или французской миссии — в то время на острове существовал англо-французский кондоминиум (совместное управление) — Новые Гебриды.
Энергичный европеец представился ученым на русском языке: «Николай Николаевич Мишутушкин, художник, соблаговолите посетить мое поместье и музей».
Тезка и соотечественник Николая Николаевича Миклухо-Маклая, потомок терских казаков, — и где? На островах Океании... Удивлению и радости ученых не было предела. Выяснилось, что отец Мишутушкина — офицер царской армии, перед революцией служил в Тифлисе. В 1920 году он в составе Добровольческой белой армии генерала Врангеля покинул с женой Россию на пароходе, уходившем из Севастополя.
Николай Мишутушкин родился в Бельфоре (Франция) в 1929 году и волею судьбы попал в 1957 году в Океанию, В поисках своего призвания изучал прикладное искусство, много странствовал по Востоку — жил в Индии, Непале, Бирме, Шри Ланке. Но буквально пленило его искусство «каменного века», и Николай приходит к мысли о необходимости направить свою энергию на сохранение искусства народов Океании. Мишутушкин организовал не одну экспедицию и объехал Французскую Полинезию, Новые Гебриды, Новую Каледонию, Тонга, Тувалу, Фиджи, Маркизские и Соломоновы острова...
Так начиналась работа, которая может быть названа подвижничеством и которую теперь сравнивают с деятельностью Н. Н. Миклухо-Маклая, А. Швейцера, Н. К. Рериха. Мишутушкин — второй русский, так много сделавший после Миклухо-Маклая для сохранения и пропаганды искусства и культуры Океании.
Интересно, что когда Николай начинал дело жизни, он не знал о своем тезке. Потом на многих островах их пути то и дело по закону парных случаев пересекались: на Таити, Ротума, Новой Каледонии Мишутушкин жил у потомков тех людей, в хижинах которых ночевал и Миклухо-Маклай. Так родился альбом рисунков. На его страницах встретились лица дедов и внуков, сделанных двумя Николаями.
У Мишутушкина была мечта, казавшаяся многие годы неисполнимой, — показать свою коллекцию в России. Это стало возможным при содействии Академии наук СССР в 1979 году, когда выставка «Искусство Океании» впервые была показана в Москве. Тогда же художник передал в дар первые экспонаты для будущего музея Океании в Москве: старинную полинезийскую тапу (тапа — материя из размягченного луба с вдавленными узорами. Прим. ред.), глиняные сосуды с Папуа-Новая Гвинея, ранговую фигуру в человеческий рост с острова Малекула (Новые Гебриды).
Выставка путешествовала по нашей стране три года, побывав, помимо Москвы, в Хабаровске, Новосибирске, Тбилиси, Ереване, Ленинграде, Фрунзе, Самарканде. Ее увидели более пяти миллионов человек.
Тогда-то у меня появился замысел создать фотоархив уникальной коллекции и путевых фоторепортажей. Я не упускал ни одной возможности присоединиться к Николаю и Алоису в поездках по нашей стране.
Последний писк в Париже
В один из приездов в Москву Николай Мишутушкин и Алоис Пилиоко остановились в гостинице «Минск» на улице Горького. Нам с Таней было приятно принять приглашение Николая и Алоиса съездить с ними на машине в Суздаль, Владимир и Троице-Сергиеву Лавру. Мы договорились встретиться утром у нас дома на улице Димитрова, позавтракать — и в дорогу.
Была осень, довольно прохладно, середина сентября. Я заметил, что наши друзья легко одеты, и стал перебирать свои свитера, куртки, пальто, чтобы путешественники из южных морей не замерзли в дороге.
— Это что за прелесть у тебя так небрежно валяется? — вдруг спрашивает Николай, указывая в угол под вешалкой.
— Обычная крестьянская телогрейка, — отвечаю. — Все колхозники в таких ходят. Купил, чтобы на даче дрова рубить. Вам как-то она будет не к лицу, несолидно.
И вот тут-то я получил от него, любителя всего оригинального:
— Тоже мне, москвичи-пижоны. Ничего вы не понимаете в моде. В Париже это последний писк.
Надел ее. И крутится перед зеркалом. То руки в карманы сунет, то голову в плечи вожмет, то воротник поднимет. Одни глаза торчат и круглый череп под ежик подстриженный. Вид почти уголовный. Такого и в метро-то не пустят, подумал я. На дворе был 1982 год. Хорошо, что ехали мы на «Волге».
В глубинке Николай за своего сошел. Телогрейка, через плечо какая-то брезентовая, как противогазная, только в три раза больше, котомка. Там у него все: маленький фотоаппарат, купленные сувениры (ему все было интересно), документы — сразу видно, привык путешествовать. Только Алоис нашу туристическую компанию выдавал своим шоколадным личиком...
А в Москве из-за этой телогрейки случился с Николаем казус. Выскочил он как-то рано утром на ближайший от «Минска» Тишинский рынок. Зелени купить, без нее он и дня прожить не может. Возвращается. Постовой милиционер, охраняющий вход в гостиницу, видит, как прямо на него семенящей походкой, в стеганой телогрейке за 11 руб. 50 коп., почти лысый, в тапочках на босу ногу, с противогазной сумкой наперевес, из которой сыплется укроп и чеснок, несется какой-то странный тип. Дежурный, естественно, говорит:
— Стой, ваши документы. Кто вы такой?
— Я? — отвечает Мишутушкин, — француз. Зовут меня Николай.
— Разберемся, — говорит постовой и тащит его за рукав.
— Не имеете права, — протестует путешественник с мировым именем. — Моя фамилия Мишутушкин.
Ну, разобрались, конечно. Извинились. А Николай в ответ:
— Это вы извините, светики мои, я что-то не так сделал... Любит он так обращаться к людям: «мои дорогие», «мои золотые», «светики мои»...
У меня есть фото, которое я считаю историческим. Выход Мишутушкина из здания Академии наук СССР на улице Вавилова в уже знаменитой к тому времени телогрейке. А рядом директор Института этнографии академик Ю. В. Бромлей.
Вот вам и телогрейка!
Туземцы в музей не ходят
Мне хотелось побольше узнать о личной жизни Николая Николаевича, о том, как он собирал свою коллекцию. Его рассказы я записывал на диктофон. Несколько кассет у меня хранятся по сей день. Кое-что расшифровано и уже опубликовано, многое еще ждет своего часа.
В школе Мишутушкин учил французский, английский, немецкий. Специально русским никогда не занимался. Все знания — только из разговоров с родителями. Десятки островных языков он изучил во время путешествий. Вот один из рассказов Николая Николаевича о себе. Специально сохраняю его «русский язык» для колорита.
...На Востоке — в Индии, Непале — моя жизнь была связана с прикладным искусством, с искусством вообще, музеями. А когда я попал на Тихий океан, вдруг очутилась пустота, то есть ничего не было. Все умерло из-за всех этих миссионеров, администраторов. Нет уже, говорят, никакого прикладного искусства. И вот я встречался, общался с меланезийцами и стал постепенно открывать кое-какие предметы искусства, но, конечно, очень мало. Я открыл артгалерею. Вот тогда я нашел Пилиоко, который стал помогать мне. Потом меня попросил туристический офис, чтобы я занялся возрождением меланезийского искусства.
